Но нет, завершился последний этап его земного пути. А был этот путь по-российски и прост, и славен. Во глубине сибирских руд (в самом прямом смысле этих слов!) затерялся рудничный поселок Топол. Здесь в хорошей, во всех отношениях состоятельной семье Митрофана Иннокентьевича и Натальи Егоровны Шатровых и родился наш Григорий Митрофанович. Здесь же закончил и самую начальную ступень образования.
А уже с пятого класса пришлось Грише учиться не дома, – в большом селе Раздольном. И вот, сильно недодав по части здоровья, судьба как бы спохватилась и начала заглаживать перед ним свою вину. Именно здесь, в Раздольном, нашла приют эвакуированная из Киева преподаватель-филолог Мария Васильевна Муравьева – высокообразованная и требовательная одновременно. Именно здесь, в Раздольном, жила замечательная культурная учительская семья Весновских, а Гриша сидел за одной партой со Светланой Весновской (очень кстати сказать, его будущей женой и матерью его прекрасных сына и дочери!) и имел самый свободный доступ к богатствам большой библиотеки этого дома.
…А потом, летом 1945-го было удивительное двухнедельное путешествие с одноклассниками-выпускниками на барже, влекомой катерком: вверх по Ангаре, потом по Енисею, до Красноярска, до первой железной дороги, и далее, минуя здешний пединститут, в Томск, в университет, только в университет…
И вот он, Томск. Внимательно изучая информационный щит тогдашнего историко-филологического факультета, на который уже давно в планах определил себя, вдруг обратил внимание на строки: классические языки – латынь и древнегреческий… Гомер, Софокл… И кто-то в глубине души сказал: «Вот оно, твое».
Судьба продолжала благоволить теперь уже студенту Шатрову. В университете нашел он себе верных, на всю предстоящую жизнь друзей. Поистине, скажи мне, кто твой друг… Люди старшего университетского поколения по достоинству оценят круг друзей Григория Митрофановича: С.С. Лукичев, – душа-человек, университетский экономист; А.К. Сухотин, ныне профессор-философ; П.М. Коптелов – непосредственный коллега, артист в душе и на сцене Дома ученых; А.Е. Свидерский, в доме которого Григорий Митрофанович нашел настоящий домашний приют в студенческие годы; А.Л. Ременсон – яркая фигура в истории соседнего юридического факультета; Ф.А. Селиванов – философ и писатель, к сожалению, покинувший Томск ради Тюмени; В.М. Медведев – историк и поэт, душа дружеских капустников; В.Г. Иванов – историк и тоже артист… Увы, трое из них уже ушли в иной мир. Остальные провожали Григория Митрофановича.
Но вернемся к началу. На историко-филологическом факультете в середине 40-х годов даже и не трудились, а как бы волхвовали замечательные, дореволюционной университетской выделки специалисты по классическим языкам и литературе: Алексей Львович Пинчук и Лев Дмитриевич Тарасов, сосланные в Томск из столиц за несовпадение убеждений с тогдашней генеральной линией, и Элиза Федоровна Молина, дочь одного из первых профессоров Томского университета. Как губка, впитывал сверхдобросовестный студент Шатров всё излучаемое ими богатство высокой образованности и личностной незаурядности, сращивал с собственными задатками ума и характера и постепенно превращался в того Григория Митрофановича, которого знали и любили его друзья, коллеги, немногочисленные, к сожалению, аспиранты и многие поколения студентов, которым он преподавал латынь и древнегреческий.
В 1967 году Григорий Митрофанович защитил кандидатскую диссертацию «Становление и развитие фреквентативно-интенсивных глаголов (словообразовательный анализ)», причем первым оппонентом на этой защите был крупнейший ленинградский специалист по классическим языкам профессор Ю.В. Откупщиков.
А через несколько лет вырисовывается еще одна проблема, разрешение которой заняло последующие без малого тридцать лет жизни Григория Митрофановича: «Первичная флексия генитива множественного числа в индоевропейских языках (на материале древнегреческого и латинского языков)». Он успел поставить последнюю точку лишь в рукописном варианте этого капитального исследования… Остались недоделанными и несколько разделов коллективного учебника латинского языка… Только начата была работа по подготовке студентов по программе углубленной специализации…
Всё это осталось в нелегкое, но обязывающее наследство его талантливым и перспективным коллегам Лилии Трофимовне Леушиной и Любови Петровне Дроновой. Высокий пример такого рода эстафеты чести показал сам Григорий Митрофанович: полтора года из своих последних лет, таких творчески напряженных, он посвятил подготовке к печати и изданию единственного, но ценного труда своего молодого, трагически рано погибшего коллеги Олега Николаевича Сорокина – «Индоевропейские гуттуральные и их рефлексы в греческом и латинском языках».
В 1974 году по инициативе Г.М. Шатрова и по разработанному им совместно с коллегами плану на филологическом факультете была, наконец, открыта кафедра общего языкознания и классической филологии. За 12 лет ее существования четверо молодых сотрудников защитили кандидатские диссертации; было разработано и осуществлено несколько спецкурсов. Выпускники кафедры трудятся во многих и разных учебных заведениях матушки-Сибири. Но… сейчас классическая филология (в условиях постоянного всплеска всероссийского интереса к античности!) весьма символично занимает лишь последнюю третью строчку в современном названии кафедры.
Ни одной черты характера, ни одного жизненного принципа не изменил Григорий Митрофанович за долгие годы гностической глухоты к классической филологии и административного невнимания к интересам выстраданной им (и в прямом, и в переносном смысле) кафедры. И когда во время печальных застолий говорили о нем его дети, друзья, коллеги, сокурсники, во всех речах прозвучало слово «доброжелательность». За ним – неиссякаемое тепло мудрой и доброй души, которым Григорий Митрофанович щедро одаривал всех – впрочем, весьма избирательно и в тонком сочетании со строгостью и критицизмом, если уж к тому был подан повод… Вот только сердце…
Уход Григория Митрофановича, крупного отечественного специалиста по классическим языкам, имя которого и в столичных кругах звучит в аккорде с глубоким уважением и признанием заслуг перед труднейшим разделом лингвистической науки, невосполним для Томского университета. Но в память о нем, во исполнение его надежд нужно восстановить кафедру классической филологии и помочь старшему и младшему поколениям его коллег набрать достойный университета качественный и количественный уровень научной и педагогической работы. Пусть напишут монографии, не растрачивая ради хлеба насущного свои силы по лицеям, пусть подготовят и прочтут свои спецкурсы, воспитают себе смену. Пусть подготовят к изданию труд Григория Митрофановича…
В стихии нарастающего дефицита доброты, гражданской и житейской честности и умения сосредоточиться на главном – стихии, захлестывающей отчасти и наши университетские круги – жизненный пример Григория Митрофановича Шатрова особенно дорог и важен. Хватило бы сил и ума следовать этому примеру!