Любовь Яровая (Богачева): Мне показалось, что эти  воспоминания Васи Голышкина и Саньки Щитова о нашем любимом Барабашке (Толике Барабаше) надо опубликовать на нашем сайте.  У него на днях был День рождения. Никто так до сих пор и не знает, что с ним, где он? Ушел человек и не вернулся. Многие его уже "похоронили", а дочка, Анечка, до сих пор верит, что  он жив. И я выставила его фотографию с Левой Эренбургом и попросила вспомнить этого хорошего человека. Ведь его многие любят и помнят до сих пор...

По окончании второго курса, согласно учебному плану, неотвратимо, как рок, приходила пора топонимической практики. Правда, заботливый деканат не забывал и об обязательной колхозно-совхозной барщине, которую почему-то несли все институты, университеты, академии и прочие учреждения, и тем обязательнее несли, чем меньшее отношение имели к сельскому хозяйству. И доценты, и профессора (и, говорят, даже член-корры) покорно и безропотно, как скотина в гурту, ездили полоть капустные материки, дёргать, тихонько сквернословя, морковку, и, едва выдирая ноги из грязи, бегать за трактором, собирая озябшими руками вывороченную на поверхность картошку. Уж если такие люди!.. С нашим же братом не церемонились вовсе. До практики ли, после неё, но делу строительства коммунизма приходилось отдавать своё.

В тот год, однако, наука опередила на полноздри барщину, и сразу после экзаменов, едва успев перевести дух, мы предстали пред светлые очи кафедры русского языка на инструктаж, спешную консультацию и благословение на учёный подвиг.

...а когда я писал эти строки о друзьях моей студенческой юности, какой-то облезлый настырно заглядывал мне через плечо, дышал в ухо нафталином и недовольно крякал. Мне вдруг ужасно захотелось обернуться и оскорбить его действием, но он, опередив меня, махнул шляпой на отлёт и представился бывшим студентом, и даже с ИФФ, и даже с Ленина-49.

Искорки

Сразу же принесу извинения. Это не воспоминания в классическом стиле. Здесь нет ни логического порядка, ни четкой хронологии. Это и правда что-то вроде искорок, вдруг вспыхивающих в неотвратимо угасающей памяти. Но именно в искорках этих и только в них для меня на мгновения воскресают вдруг такие реальные, такие живые минуты нашей студенческой поры.

* * *

Когда мне неожиданно позвонили из Томска и попросили написать несколько строк о Борисе Ивановиче Овценове для нового (увы, уже посмертного) издания его стихов, я сначала охотно согласился, а потом пришло смущение.

 Что-то словно отталкивало меня от письменного стола. Несколько раз я начинал и бросал перо – слова не вязались, от текста разило фальшью, и я уже собрался совсем отказаться от этого дела, как вдруг меня осенило.